Мой папа и Томи Лапид
Я, естественно, пугаюсь еще больше. Папа, как-никак, не привык пасовать ни перед какими преградами. По приезде в Израиль мой отец в сандалиях и носках…
Тут для российских читателей необходимо небольшое пояснение. В Израиле понятие какого-либо дресс-кода практически отсутствует. Как мужчины, так и женщины преимущественно шастают в чем попало. Вдобавок большую часть года здесь такая жара, что основной вопрос не в том, как бы получше одеться, а в том, как бы раздеться, сохраняя отдаленное подобие приличия.
Однако при этом, по абсолютно неясной причине, обувать сандалии поверх носков здесь совсем не комильфо. С точки зрения местного этикета, выйти на улицу в сандалиях с носками… это как… не знаю даже, с чем сравнить, допустим, явиться на светский раут в семейных трусах.
Так вот, по приезде, пока остальные новые репатрианты в растерянности хлопали ушами, мой папа в сандалиях и носках – то есть в абсолютно несуразном для здешних широт виде этакого почтальона Печкина (чего ни он, ни мы тогда не понимали), и для полноты образа примерно с такой же, как в том мультфильме, советской сумкой на боку… Мой папа, в чужой стране, не зная языка, и вооруженный лишь туристическим разговорником да набором выразительных жестов, ринулся в битву на ниве трудоустройства.
Обошел пешком пол-Иерусалима, нашел работу по специальности в солидной конторе, но на этом не остановился, а, боюсь даже представить какой именно пантомимой, впарил им, что вместо него будет работать его приятель – хороший специалист, но далеко не такой пробивной и не способный на подобные подвиги. Затем мой неутомимый отец обошел оставшиеся полгорода и добыл место уже для себя.
И вот мой папа, самых лучших правил, без страха, упрека и иных полезных качеств, молчит в трубку и не знает, что сказать. И это молчание настолько насыщено, даже переполнено…
– Пап, алле, что случилось? Хватит меня пугать.
И тут мой отец совершенно несвойственным ему деревянным голосом зачитывает уведомление от Министерства внутренних дел, извещающее моих родителей о том, что их старший сын – то бишь я – скончался на прошлой неделе.
Уж не знаю, что происходило с папой до и во время этого звонка; как я уже говорил, душевные переживания моего отца – тайна за семью печатями, но сперва я разражаюсь диким гоготом. Сквозь хохот прорезается мысль: не то чтобы это вовсе не произойдет, но МВД уж как-то слишком предвосхищает события. Правда, озвучивать это наблюдение родителю, звонящему убедиться, что его непутевый сынок еще обитает среди живых, было не вполне уместно.