Челленджер.
Глава 20
Темнота сгустилась, небо заволокло пеленой низких туч. Ветер усилился, окружающие звуки и запахи сделались более резкими.
– Ты есть, сад есть, и глаза тоже есть. Дело за малым – осталось их открыть.
– Ладно, предположим. Скажи лучше, а что, если нет никакого Намерения?
– Смотри, на Востоке они в один голос говорят, что есть.
– Но ты ж не они? Или они? И без них уже никак?
– О’кей. О’кей, – Майя сдержанно улыбнулась. – Да, я видела звёзды и уверена, что Намерение есть.
– Почему?
– Спроси у камня.
– Я с камнями ещё как-то не научился общаться.
– Нет, просто эта каменюка, – она погладила его ладонью, – и есть ответ. Вот оно – Намерение в чистом виде. Вот, потрогай.
– Намерение? Каменюку я могу потрогать, а прикоснуться к Намерению мне гораздо сложнее.
– Нет тут ничего сложного, стоит ему на тебя свалиться – сразу прикоснёшься.
– Да уж! В философской полемике бейсбольная бита – неопровержимый аргумент.
Она рассмеялась.
– Вот именно, именно. Ощущение и есть лучшее доказательство.
– Ну серьёзно! Ощущения обманчивы. Даже на трезвую голову можно тако-о-ое почувствовать, а если что-нибудь употребить – недолго и вообще в чём угодно усомниться. Не то что Намерение – многое становится неоднозначным. «Есть ли ты?», «Есть ли камень?» – и, если он есть, то «Камень ли он?» – вовсе не тривиально. Но давай не будем уж совсем… Допустим, что камень есть, но у него нет намерения… и вообще, нет нигде никакого Намерения. Что тогда?
– Вот для этого и нужна бита. Как только жизнь берёт в руки биту, ты уже не спрашиваешь: «Есть ли бита?» и «Бита ли она?», всё моментально встаёт на свои места.
– Но острота ощущений не является признаком истинности. Субъективные переживания обманчивы вне зависимости от своей интенсивности.
– Обманчивы, но штука в том… и тут я уже не могу привести доказательств, но на Востоке говорят, что обманчивость присуща лишь половинчатым переживаниям. При истинном свете вопросы и потребность в доказательствах отпадают. Ведь, вопреки своему скептицизму, ты ни разу не усомнился в том, что есть звёзды. Потому что целостность не оставляет места сомнению.
– Хороший ответ. Но… то они. А мы, во всяком случае я, ещё не вижу истинный свет. И поэтому, давай предположим, что Намерения нет.
– Ну… – она откинула волосы со лба. – Давай предположим.
– Тогда что?
– Продолжаем… продолжаем открывать глаза. Ничего не изменилось…
– Куда открывать?
– Дальше.
– Куда дальше? На ложный свет?
– Да. А что? Глаза по-любому стоит открыть. Ну нет счастья… – её голос сделался глухим и тихим. – Предположим… Ну нет, что ты будешь делать…
– И… Что тогда? – также понижая тон, спросил я.
– То же самое. Нет – и ладно, – Майя помедлила. – Не в счастье счастье. И без счастья зашибись. Только сложнее… но не в нём цель и даже не в звёздах. И это уже серьёзно. Ты отворяешь дверь, а в саду могут быть хищные звери, драконы, инопланетяне… Открыл глаза, и тут же – шмяк, – она резко хлопнула, – динозавр голову откусил. А что? Легко… Скажем, у них договорённость такая, у динозавров этих, не трогать тех, кто тихо сидит и не отсвечивает.
Мы помолчали. Не знаю, о чём думала Майя, но меня захлестнула волна щемящей тоски, и захотелось обнять её и прижать к себе, пока нас не слопали динозавры.