Челленджер.

 Эпилог

Свобода – это когда нечего терять.

Дженис Джоплин

Разбуженный резким окриком, озираюсь, не понимая, где нахожусь, но меня снова одёргивают, громко и нещадно коверкая мою фамилию. Спускаясь по лестнице, чуть не падаю, задеваю спящего снизу здоровенного мужика, который приоткрывает глаза и смотрит мутным, тяжёлым взглядом.

Пока меня тащат по коридору, наваливается безжалостная действительность в виде жёсткой депрессухи, свойственной кокаиновым отходнякам, раскалывающей череп головной боли, пошатывающихся передних зубов и остальных прелестей, довершающих похмельную икебану. В памяти всплывают обрывки вчерашних событий, вспоминается разбитый Challenger и становится окончательно тошно.

Стены окрашены мутно-серой краской, как нельзя лучше гармонирующей с общей атмосферой. Останавливаемся. Охранник, раздражённый моей спотыкающейся походкой, толкает внутрь и захлопывает дверь тесной комнаты. Я пытаюсь собраться с мыслями перед допросом, но в голову во всех смачных подробностях лезут картины предстоящего знакомства с сокамерниками.

Дверь распахивается, я вздрагиваю, поднимаю воспалённые глаза, но вижу не следователя в полицейской форме, а Ариэля.

– Я внёс залог, – постояв на пороге, он тяжело опускается на стул напротив. – Поехали работать. Адвокаты со всем разберутся.

Как только до меня доходит суть его слов, внутри всё переворачивается и вместо облегчения я остро ощущаю, как нестерпима была сама мысль о возвращении за решётку. Я облизываю разбитые губы и стараюсь придать голосу твёрдый тон:

– Но мы едем работать. Работать, а не подделывать результаты.

Ариэль криво усмехается, рассматривая мою одежду, разодранную в ходе загула и контакта с органами правопорядка.

– Хотел бы подделывать, – устало произносит он, – обошёлся бы без тебя.

Осунувшееся лицо и сизо-лиловые круги под глазами свидетельствуют об очередной бессонной ночи. Помедлив, Ариэль встряхивается всем телом и поднимается.

Я остаюсь один. Страх сменяется заторможенной апатией. Чувство общей потерянности и неприкаянности обретает новую, ещё не знакомую глубину. Кажется, этот добавочный объём пустоты и есть та самая свобода, которую я всегда воспевал.

Меня ведут оформлять документы, снимают отпечатки, возвращают телефон и ключи от разбитой машины. На выходе из участка я останавливаюсь, жмурясь от яркого солнца, и замечаю вчерашнего мордатого мента, который, закуривая и тоже щурясь, поглядывает на меня. Я инстинктивно запускаю руки в карманы и запоздало вспоминаю, что сигарет нет.

Угадав смысл моих бестолковых действий, он помахивает раскрытой пачкой. Я беру сигарету, с удовольствием затягиваюсь и, выпуская дым, смотрю на этого ухмыляющегося типа уже почти по-братски, но тут телефон издаёт сигнал входящего сообщения. Я киваю блюстителю порядка, на ходу выуживаю мобильник и читаю:

где тебя носит, Челленджер? я отменила билет.

THE END

назад | 193 / 193 | Благодарности

Челленджер.

 Глава 21

1 2 3 4 5 6 …

Забавно, этот поц думает пронять меня новой тактикой канцелярских прибамбасов.

– Конференция – мираж. Нет её и никогда не было. Глупая, тщетная, а главное, бессмысленная суета. Дым, тлен… тень на стене пещеры.

Минотавр озадаченно насупился.

– Ну как же! Платон, миф о пещере… No comprende, amigo?²⁸
– Чего?!
– Чего-чего… – передразнил я. – Как-то ты сдал… в апокрифы не заглядываешь… Миф. О. Пещере. Чё тут неясного?
– Илья?! – всплеснул руками Ариэль.
– Ладно-ладно, не кипятись. Сейчас я всё популярно рассую по полочкам. Значится, твой закадычный враг – Платон Аристоныч… возможно, пребывая в алкогольном изумлении (история умалчивает)… эм… утверждал, что все люди сидят в пещере, задом к выходу и не могут повернуться. За их спинами другие люди носят разную утварь… ну там… вазы, амфоры, мраморные статУи – Древняя Греция, сам понимаешь. Так вот, прикованные рабы с рождения видят перед собой лишь тени, а потому уверены, что это и есть мир. Мы – рабы, томящиеся в заточении собственных чувств и эмоций, и твоя конференция – лишь крохотный завиток… зыбкий блик на стене, плод болезненного воображения.

Ариэль впал в ступор, лихорадочно силясь нарыть достойный аргумент из эллинского наследия.

– Пора дать решительный бой нелепой и порочной суетности! – взвыл я. – Покончить единым махом. Настало время порвать цепи, скинуть оковы и узреть подлинный свет! Я верю в тебя, Арик! Ты как начальник и предводитель всего чего ни попадя выведешь нас на стезю истины! К свету, к радости, к надежде!

Шеф угрюмо набычился.

– Мы любим тебя, Арик! – безумно завопил я, вскакивая на стол. – Ура-а-а!!!

* * *

После встречи с Майей я пребывал в приподнятом настроении, не ходил, а буквально парил, не касаясь земли. Новое чувство крепло, обволакивая невидимым облаком, даря свежесть красок, остроту и лёгкость, вместе с некой наполненностью. Я вновь открыл в себе способность радоваться простым вещам, и меня переполняло счастье. То самое счастье, о котором говорила она.

Всё стало чётче, сочнее, выпуклей, объёмней, будто спала пелена, причём не только с глаз, а со всех душевных и телесных ощущений. Я стал бережней относиться к внешним и внутренним впечатлениям, прислушиваясь к себе и к тому, что нашёптывал окружающий мир. И от этого даже мелкие переживания пронизывались спокойной, стойкой радостью и целостностью того непререкаемого смысла, который не нуждается ни в определении, ни в доказательствах.

Однако неурядицы, сыплющиеся непрерывным потоком, вовлечённость в офисную возню и остальные составляющие рутинной, давно приевшейся бытовухи, постепенно накапливаясь, как клочья пыли под старым диваном, замутняли кристальную чистоту новообретённого состояния. Всё чаще посещали мысли о Майе, с сопутствующей им тоской скорого расставания… Хоть мы и давно поняли, что не можем быть вместе, я считал её единственным душевно близким человеком, единственным существом моей крови, единственной, кто чувствовал и переживал так же остро и глубоко. А теперь, встретив после долгой разлуки, оттаяв в её лучах, я вновь теряю её. И, возможно, навсегда.

* * *

²⁸ No comprende, amigo? (исп.) – Не врубился, приятель?

назад | 162 / 193 | вперёд

Челленджер.

 Глава 17

… 7 8 9 10 11

В выходные я выбрался в центр пообедать, да и поужинать заодно. Повар из меня неважнецкий, и посуда ещё не распакована, так что дома в смысле продовольствия хоть шаром покати.

Санта-Круз – город хиппи, сёрферов и морских чаек, предрассветного тумана и запаха океана, беззаботно радовался погожему дню ранней осени. Проезжая мимо Калифорнийского университета, останавливаюсь на перекрёстке и вижу девушку из студии звукозаписи.

– Эй, ты чего тут делаешь? – положив локти на край окна, она заглядывает внутрь салона.

Её волосы растрепались, а в глазах поблёскивают озорные огоньки.

– Тебя разыскиваю, что ж ещё.
– А я тут учусь.

Загорается зелёный, и сзади слышатся гудки. Помедлив, она распахивает дверь и садится рядом.

– Соскучилась?
– С какой стати?
– А я, признаться, скучал. Безмерно. Места не находил… – влекомый словесным водоворотом, я ещё не вполне понимаю, где вынырну. – Тосковал. Можно даже сказать – томился… Думал: будешь ждать на ступенях под звёздным небом, изнывая, стонать при моём появлении, и всё такое.

Она улыбается, делая вид, что рассматривает окрестные пейзажи.

– Тебя как зовут?
– Джейн Винтер.
– Очень поэтично. Так вот, Джейн, пока мы были в разлуке, я понял… Нет: понял – это не в полной мере выражает всю мощь и, так сказать, глубину моего чувства, – я не понял, я осознал! О чём это… а вот, я осознал, насколько твои эротичные завывания стимулировали моё воображение… Без тебя наука зашла в тупик, буквально погрязла в пучине невежества. Тысячи, нет, миллионы страждущих алчут исцеления, а я сижу долгими вечерами и грежу о тебе. – И, не дав ей опомниться, продолжаю: – Кстати, ты голодна?

Мы поели, и она изъявила желание посмотреть, где я поселился.

– Это что? – удивляется Джейн, оглядывая пустую гостиную и гору ящиков у лестницы. – Ты аскет? Что это символизирует?
– Это… кхм… видишь ли, это моя неуклюжая попытка создать романтическую обстановку.
– Ты считаешь, что картонные коробки и голые потолки – это романтично? – осматриваясь, она не забывает держать меня в напряжении насмешливым взглядом и двусмысленными улыбками.
– Не, всё гораздо хитрее. Теперь придётся зажечь свечи. Но, ты ж понимаешь, просто зажечь свечи и погасить свет – это не то. У нас будет по-настоящему – романтика, не обременённая патетикой.
– Браво. Браво.
– Вот если бы я не снял предварительно люстры, а притащил тебя сюда и стал зажигать свечи, ты бы могла подумать, что я тебя охмуряю.
– Я о таких вещах не думаю, я либо вспоминаю, либо фантазирую. А свечи и вовсе не люблю.
– Значит, будет ещё более романтично и уж совсем без патетики.
– Это мы ещё посмотрим, что будет, а чего нет, – она на мгновение приближается, и я чувствую запах её волос. – А пока я бы разожгла камин. Дрова есть, романтик?
– Дрова-то есть, но камин не работает.
– Не работает?
– Угу.
– Камин не работает! – развеселилась она. – Батарейки кончились?
– Нет, ну… не батарейки, конечно. Чего ты так обрадовалась? Я пробовал развести, но только напустил дыму…
– А-а, ну ясно, ты ж учёный! – заливисто хохочет Джейн. – Научный работник!

Осмотрев кирпичную кладку, она подёргала ручки на её торце, на которые я прежде не обращал внимания. Раздался негромкий скрежет, и до меня сразу дошло, в чём тут дело.

– Тоже мне перпетуум-мобиле, – победоносно объявила она, задрав подбородок, и в полумраке красиво вырисовалась линия шеи, ямочки ключиц и тонкие сухожилия, меж которых притаилась трогательная ложбинка.

* * *

Проснувшись, я впервые позволил себе написать Арику и сказаться больным. Вернувшись в спальню, тихонько вышел на балкон, покурил с видом на залив и, ещё раз порадовавшись решению перебраться сюда, вернулся внутрь. Джейн, заворочавшись, приподнялась и, смешно поморщившись, открыла один глаз. Пристально осмотрев меня, она показала язык и, отвернувшись, зарылась в подушку. Покопошившись, Джейн недовольно заурчала и натянула одеяло на голову так, что с другого конца высунулись голые лодыжки. Пальцы задумчиво пошевелись и, слегка помедлив, юркнули вслед за своей хозяйкой.

Выбрались мы далеко за полдень, Джейн потащила меня в ресторанчик на пирсе. И вот мы сидим за дощатыми столиками, она щурится на суетливые стайки солнечных зайчиков, отбрасываемых мерно колышущимися волнами, а за оградой на лодочном причале нежатся вылезшие погреться морские котики. Неподалёку от них не менее забавно роится набежавшая невесть откуда кодла китайских туристов в единообразных панамках. И те и другие гармонируют друг с другом какой-то нездешностью… инопланетностью что ли.

С ходу не понять, что является бОльшим аттракционом – семейство ушастых тюленей или китайская делегация. Они фыркают, разбрасывая брызги воды, потешно переваливаются, ползая друг по другу и лоснясь мокрыми телами… в смысле котики, а не китайцы, конечно. Впрочем, на этакое счастье я налюбовался ещё в Лос-Анджелесе и больше засматриваюсь на Джейн, которая следит за ними с неподдельным умилением, будто видит это обыденное для здешних широт представление впервые.

* * * * *

назад | 131 / 193 | ГЛАВА 18

Челленджер.

 Глава 17

1 2 3 4 5 6 …

Я в комнате один, Ирис нет – у неё экзамен, Тамагочи тоже куда-то запропастился. Заглянув поинтересоваться предварительными выводами и узнав об осложнениях, Стив предлагает помочь. Мы пересматриваем проблематичные случаи, и ситуация несколько проясняется. Удаётся выявить значительную группу, где карта частот имеет характерные искажения. Складывается впечатление, что опять что-то не так с настройками, хотя я предпринял все необходимые меры по предотвращению подобных казусов.

Продолжаем работать, временами непроизвольно переглядываясь, и призрак прежнего эксперимента практически зримо витает в комнате. В какой-то момент я замечаю, что Стив сидит, обхватив голову и уставившись в пол. Тормошу его, и он, выйдя из оцепенения, тусклым, совершенно не свойственным ему голосом озвучивает давно напрашивающийся вывод:

– Неужто снова…
– Похоже на то, – обречённо отзываюсь я.
– Вот Тим-то обрадуется, – помолчав, усмехается он. – Непременно запоёт о процессах и правильном планировании.
– Да уж… Кстати, а где его носит? Отгул без уведомления – как-то не вяжется.

Вопрос повисает в воздухе. Стив снова задумывается, а я погружаюсь в пучину самотерзания.

– Знаешь, – произносит он через некоторое время, – он и вчера был какой-то странный.
– Что значит «странный»? Тим всегда странный.
– Не-не, – хмыкает Стив, – реально странный, не в его стиле. Хотя, может, я и ошибаюсь…
– Что ты имеешь в виду?

Стив отнекивается, но потом рассказывает, что перед опытом застал Тамагочи за моим ноутбуком, и при его появлении Тим поспешил покинуть операционную.

– И что тут такого? – недоумеваю я. – Там бегут и его компоненты…
– Возможно… Хотя он и потом вёл себя подозрительно. Особенно в твоём присутствии.
– Неудивительно, что ему некомфортно в моём присутствии. Учитывая предысторию…
– Вот видишь! – встрепенулся Стив.
– Что вижу? Погоди, – до меня постепенно доходит, – не считаешь же ты…
– Подумай сам. Мы всё проверили, так?
– Так.
– С теперешними настройками таких результатов быть не могло, верно?
– Верно, верно, но…
– Ты калибровочные файлы не менял, не правил? Вспомни хорошенько.
– Конечно, нет. С чего бы?!
– О’кей, получается – во время опыта значения были другие, а потом поменялись обратно? Каким образом? Сами? По собственной воле?
– Ладно-ладно… То есть ты предполагаешь, что это он?
– А кто? Ариэль?!

назад | 122 / 193 | вперёд

Челленджер.

 Глава 17

1 2 3 4 5 6 …

Я сам себе и небо, и луна,
голая, довольная луна,
долгая дорога, да и то не моя.
За мною зажигали города,
глупые, чужие города,
там меня любили, только это не я.

АукцЫон

В понедельник состоялся эксперимент, без особых эксцессов, но довольно продолжительный. Проведя полдня в свинцовых халатах, мы вернулись лишь под вечер. Следующее утро ушло на то, чтобы привести в прежнее состояние аппаратуру. Покончив с этим, я принялся за обработку результатов – однообразное и ещё более муторное занятие, нежели настройка параметров.

В отсутствие спешки можно было бы воспринять это как благотворную смену деятельности и даже отдых от мучительного процесса оптимизации, но близилось время сдачи проекта, и сроки поджимали. Моё самонадеянное поведение вылилось в завышенные ожидания коллег и самого Ариэля. А значит, надо во что бы то ни стало продемонстрировать компетентность и способность в решающий момент добиться результата.

Зарекомендовав себя, я буду контролировать основную часть продукта. Кроме меня, поддерживать и развивать его никто не сможет ввиду незнания внутреннего устройства, нигде не задокументированного, и принцип действия которого хранится исключительно в моей голове. Удобная позиция для решения вопросов в дальнейшем. И заодно, будет уместно напомнить Арику про золотые горы, обещанные в небе над Солт-Лейк-Сити.

Чтобы гарантировать полный успех, желательно сделать больше или лучше, чем запланировано, а предпочтительно и больше, и лучше. Выкраивая время по вечерам, в выходные и в праздники, я исследовал разнообразные идеи, связанные с усовершенствованием нынешних решений и возможными направлениями дальнейшего развития. Где успел – приготовил упрощённые демоверсии, где временные рамки исключали такой подход – ограничился подробными описаниями и схематическими иллюстрациями.

Однако до поры наполеоновским замыслам суждено томиться в ожидании, поскольку результаты никак не желают выкристаллизовываться в стройную структуру. В целом из уже обработанного большинство данных укладывается в рамки нормального разброса вокруг теоретических значений, но чем дальше, тем чаще всплывают странные случаи.

Данные, на первый взгляд кажущиеся достоверными, при ближайшем рассмотрении приводят к противоречивым конечным значениям и вызывают сбои в функционировании алгоритма. Стоит ли упоминать, что при напрашивающихся воспоминаниях о нашем, а точнее, моём фиаско на прошлом опыте, в голове воцаряется сумятица, на фоне которой сами собой выстраиваются мрачные параллели.

назад | 121 / 193 | вперёд

Челленджер.

 Глава 13

1 2 3 4 5 6 7 …

Однако внутренний диалог мешал мне в совсем ином смысле, постоянным шелестом истёртых ярлыков отвлекая от созерцания таящейся внутри космической пустоты. А когда удалось избавиться от всего, заслоняющего бездну, меня охватили панический страх и депрессия. Поборов собственные фобии, я вскоре осознал, что страх, как и сопротивление ему, – лишь очередной способ ретушировать индивидуальную пучину. Более того, любая эмоция – просто повод отвлечься и трусливый побег от священного ужаса перед живущим в нас чёрным омутом.

А если взглянуть на человечество со стороны – наблюдается жуткая картина. Мы настолько увлечены этим замазыванием, что готовы перегрызть друг другу глотки по поводу незначительных нюансов и частностей, позабыв, что суть не в повышении каких-то там показателей или в заработной плате, а в том, что весь дичайший процесс цивилизации затеян лишь ради того, чтобы не дай бог не вспоминать о воющем в каждом из нас космическом вакууме.

А в чём идея? Идея в том, что, если это осознать, можно попытаться всё переосмыслить. Избавиться от постоянных сизифовых мук, на которые мы обречены, подобно древнегреческому герою. Ведь любое серьёзное дело почти всегда превращается в сизифов труд.

Каждый из нас катит камень к вершине горы, и всякий раз, как он срывается, мы безумно переживаем. Но катание камней само по себе – нормальная деятельность. Это работа, и если ты не лентяй, то, образно выражаясь, катать камни ты, в принципе, не против. Однако человек живёт надеждой в итоге добраться до вершины. Более того, ему порой кажется, что в вершине и заключается цель, смысл и даже избавление.

В этой мечте, безмерно раздувающей ожидания, и кроется корень грядущего разочарования. Ведь, как правило, достичь вершины не удаётся, а если и удаётся – момент полного триумфа не наступает, так как, бесконечно пережёванное в грёзах, само событие меркнет на фоне гипертрофированной предвкушением утопии. Не говоря уж о том, что «Вершина» – не более, чем очередной ярлык, положим, чуть менее замусоленный, чем «Конфета», но всё равно ярлык.

А пока человек разрывается между стремлением докатить и разочарованием по поводу того, что это никак не получается или получается, но не так, как хотелось, – жизнь незаметно проходит мимо. Возможно, что-то могло сложиться иначе, доведись ему понять и запомнить, что катание камней и есть жизнь, и если уж вообще существует какой-то смысл в этой деятельности, то отнюдь не в том, чтобы докатить, а в самой себе, в самом бытии… Либо, на худой конец, чтобы забыть о пропасти, разверзающейся под ногами.

В этом заблуждении и заключается проклятие. Мучения Сизифа не физического, а душевного толка. Сизиф – прообраз всех нас, обречённых постоянными ожиданиями на не менее постоянные разочарования.

Но всё не так просто, ибо эту незамысловатую истину легко постичь, но крайне сложно воплотить в жизнь. Стоит взяться катать камни и, даже если неустанно напоминать себе, что смысл не в вершине, всё равно невольно возникает стремление к достижению цели. И всё – ты влип. Незаметно появляется вовлеченность, ожидания и – как результат – неминуемые разочарования.

В итоге ничего у меня не вышло. Я не стал сильнее или мудрее, не сумел раствориться в бытии как таковом или избавиться от страхов и не смог победить в гляделки собственную бездну. И раз смысл не в действии, а в замазывании – я выбрал то, что было наименее противно. Незадолго до того на просторах интернета я наткнулся на онлайн-игру по мотивам средневековых феодальных войн. И я расслоился на две чуждые сущности: ночи топил в алкоголе и наркотиках, а днём уходил в виртуальный мир тотальной резни.

* * *

назад | 83 / 193 | вперёд