Господин Редактор
Словом, не нравилось этому кренделю абсолютно все. Так продолжалось довольно долго, и не то чтоб я был категорически не согласен, или думал, что тотальное охаивание доставляет Господину Редактору удовольствие, но в совокупности это переходило некую критическую массу.
Обрушив шквал язвительных замечаний, Господин Редактор огорошил меня заявлением, что автомобиль Челленджер (есть там такой сквозной образ) не может быть того года выпуска, который указан в рукописи. Так как (и он это проверил) в то время производство этой модели было приостановлено. “У-у… въедливый” – подумал я и тут же перепугался, вспомнив, что эта дата с чем-то связана, а то – перекликается еще с чем-то… и какая жуткая карусель изменений завертится, если и вправду окажется… Впрочем, суть не в этой конкретной дате. Признаюсь, сперва я панически шарахался любой мельчайшей правки или комментария. Однако вернемся к Редактору. Такое внимание к деталям приятно удивляло, особенно если учесть, что с текстом страниц в четыреста он ознакомился всего за два вечера.
Ах, да… я так и не пояснил, почему прозвал его Господином Редактором. Поначалу он держался с подчеркнутой степенностью и даже с несколько напускным высокомерием. Стремление к точности в деталях и разносторонность критики – впечатляли, а заносчивость – совсем нет. Такая манера держаться вызывала улыбку. В силу долгого проживания в Израиле я даже склонен над ней подтрунивать. Тут принято вести себя раскованно и неформально, что, на мой вкус, подчас переходит в чрезмерное – и потому назойливое – панибратство. К людям, безотносительно к разнице в общественном положении или в возрасте обращаются запросто – на “ты” и по имени. Отчеств нет. А во множественном числе человека могут назвать, разве что если у него раздвоение личности.
Хотя, возвращаясь к степенности, у меня самого есть в чем-то схожая с Господином Редактором манера задаваться, рисоваться и не к месту надувать щеки. И наверняка, со стороны я порой смешон. Сознавая наличие такой черты характера (и это военная хитрость, о которой никто не должен узнать), я скрашиваю ее самоиронией. Там-сям, не без расчета, подшучиваю над своими замашками. Тут два стратегических преимущества: во-первых, я лишаю окружающих возможности надо мной потешаться, а во-вторых, сбиваю их с толку противоречивыми выпадами и всяческими выкрутасами. Венечка Ерофеев утверждал, что самый большой грех по отношению к ближнему – говорить ему то, что он поймет с первого раза. И Ерофеев, несомненно, прав.