Челленджер.

 Глава 20

… 7 8 9 10 11

– Так вот, возвращаясь к нашему монаху, задача – узнать самого себя.
– Главный путь – это путь внутрь себя, – процитировал я завалявшуюся в памяти фразу.
– Да, путь внутрь одеяла… Загвоздка в том, что никто не знает. У всех шоры. У каждого свои. Кто-то думает, что он инженер, кто-то – что у него лапка болит, а кому-то кажется, что у него депрессия, но в действительности никто не понимает, кто он такой.
– И… кто ж я такой? – я потянулся, расправляя затёкшие конечности.
– О, с этого и начинается. Задавая вопрос, ты уже сделал сто тысяч шагов. Но не стоит пытаться найти ответ. Это тоже западня, и люди, «ищущие себя», в неё влипли. Всё уже и так есть внутри, надо лишь научиться не быть инженером, тем-сем, пятым-десятым, и даже когда приходится исполнять роль инженера, осознавать, что это не ты, а роль.
– Стало быть, вместо того чтобы отвечать на вопрос «Кто ты есть?», нужно разобраться с тем «Кто ты НЕ есть?»
– Да, и понять, что ты не инженер, не еврей, не русский.
– И что отвечать некому.
– Нет, отвечать есть кому.
– Так ведь меня нет! – возмутился я.
– Как это нет? К кому ж я в гости приехала? Ты есть! Есть ты, есть камень, и дерево тоже есть. Всё оно есть.
– Только что ты сказала…
– Я сказала, что тебя не существует, но это не философская идея для умственного обсасывания. Возня вокруг этого вопроса лишь загонит нас в очередной тупик. Я хотела, чтобы ты ощутил, и в тот момент ты…
– Ощутил.
– Вот и отлично. Нечего переворачивать вверх тормашками… Тебя не нет! Ты очень даже есть, – проговорила она, акцентируя каждое слово, – это суперважный фактор.
– Но как это соотносится с тем монахом? – не уступал я, невольно улыбаясь.
– Илья, ау-у! Вопросы «КТО ты есть?» и «ЕСТЬ ли ты?» различны по своей сути.

Я не выдержал и расхохотался.

– Это чрезвычайно важный момент, и нечего хихикать, – она тоже засмеялась. – Аксиома, understand?
– Yes, ma’am. I understand.²⁷
– Есть ты, есть Намерение, и когда разгоняешь ложных «я», истинный ты наконец получает возможность выйти на сцену. И ему всё понятно, как камню и дереву. Хочешь – не хочешь, спрашиваешь себя «Кто ты есть?» или не спрашиваешь, так или иначе – ты есть, и чтобы видеть, достаточно смахнуть пыль. Желаешь увидеть камень – надо смахнуть с него пыль, желаешь себя – смахнуть пыль с себя. А не мучиться вопросом «Ой, где же я?».
– Да, но внутри столько голосов всяческих…
– Во-о-от… и когда на Востоке это засекли, они пригорюнились и сказали: «Блин, что ж такое, эти голоса так мешают»…
– То есть ты предлагаешь хотя бы дисциплину навести в этом ансамбле песни и пляски имени товарища Ильи Диковского?
– Это они предлагают, а я предлагаю ещё покурить.

Мы закурили. Я откинулся назад, подставляя лицо ветру. От ударного расширения сознания голова порядком опухла. Мысли были уже не совсем мысли, а какие-то тени обрывков.

---

²⁷ Yes, ma’am. I understand. – Да, мэм. Я понимаю.

назад | 157 / 193 | вперёд

Челленджер.

 Глава 20

1 2 3 4 5 6 …

Я стоял над ней, стараясь упорядочить дыхание и успокоиться, чтобы казаться хоть чуть-чуть меньшим дурнем. Но при этом чувствовал себя идеально круглым, законченным идиотом. Эталоном беспросветной дурости.

– Это развод, – выдохнул я, когда она угомонилась, и пена этого разговора стала понемногу оседать.
– Да, развод, – она улыбнулась той самой улыбкой, за которую я прощал ей всё что угодно. – Но… ведь этот развод происходит в твоей голове. Тебя разводят твои же демоны. Я лишь подкидываю им поводы для ссоры. Однако ты совершенно не обязан в этой грызне участвовать.

Она задумалась.

– Видишь… – на её губах играла печальная улыбка, – как легко манипулировать эго, заманив его наживкой вызова. Ты проиграл, потому что взялся отстаивать позицию, которую отстаивать не стоило, и докатился до того, что был готов погибнуть за «три ну». Если так и принимать все вызовы подряд, то рано или поздно выдохнешься, оступишься и попадёшься.

Она была права. Я остро ощущал эту правоту, понимая, что любые слова теперь излишни. Уставившись в никуда, я понемногу оттаивал, чувствуя, как истощение сменяется приятной пустотой и лёгкостью.

– Может, чайку? – встрепенулась она. – И какие-нибудь печеньки… у тебя не водятся?

После чая мы вышли прогуляться. Воздух полнился ароматом прелой листвы. Мы шли вдоль обрыва, приближаясь к северной окраине спящего города. Покинув его пределы, пересекли поле и поднялись на пологий утёс, с которого открывался вид на лунную бухту.

– Ну что, оклемался? Поехали дальше? – поинтересовалась Майя, устроившись на вросшем в землю округлом валуне.
– Поехали. С чего начнём?
– Да с чего угодно. Выбирай.
– Хорошо, давай выясним, что, в сущности, такое – эта ваша духовность?
– Отлично, тогда сперва разберёмся с вопросом «зачем». Зачем нужна духовность? Чего, по сути, мы хотим? – Каждое существо стремится к счастью.
– Постой… постой, что ты мне задвигаешь? Буддизм говорит совсем иное: жизнь наполнена страданием, и по этому поводу Будда предлагает избавиться от первопричины – от изменчивых желаний и погони за удовольствиями.
– Мы не о буддизме, а о духовности в широком понимании. Так вот, человек хочет быть счастливым. Любой человек, который занимается практиками, ходит в церковь или на работу… неважно. Что утверждают восточные учения? В чём их основная идея? Что значит «открыть глаза»? Озарение то самое… Что это по сути?
– И что же?
– Тебе предлагают измениться. Стать Сверхчеловеком, не в смысле каких-то суперспособностей, а в смысле освобождения из плена разума и социальных установок. В создании этого Сверхчеловека и заключается дальний стратегический план. Сперва необходимо научиться наблюдать за собой, убрать туман, коловращение мыслей и тем самым открыть глаза и увидеть бескрайнее звёздное небо.

назад | 154 / 193 | вперёд

Челленджер.

 Глава 20

1 2 3 4 5 6 …

…Ей представился дымный горизонт, выжженные поля с напрасным урожаем, закат на западе и пламя на востоке, сумеречный лес, в котором по случаю конца света пробуждаются самые страшные сущности, дремавшие доселе в дуплах, ветвях, пнях, брошенные огороды, разорённые дома и жалкая кучка беженцев с убогим скарбом, плетущаяся через посёлок и усугубляющая кошмар визгливыми, бессмысленными взаимными обвинениями. Это была война, землетрясение, голод и мор, за лесом выло, на железной дороге грохотало, и хрустела под ногами колючая стерня, схваченная первыми заморозками.

Дмитрий Быков

– Не, ну что ты творишь?
– В каком смысле?
– Вот именно, я о смысле. Чем ты вообще занимаешься?
– Работаю в хай-теке.
– И что? Какой в этом толк? Это, типа, круто? Бабки зашибаешь?
– Толк? Ну как! Я это… эм… разрабатываю медоборудование, чтобы лечить людей, спасать человечество от…
– Кого спасать? От кого?
– От смерти… Спасать людей от смерти, разве есть более благородное ремесло?
– «Спасать человечество», «лечить от смерти», – передразнила Майя. – Это лозунги. Бессмысленные сотрясения воздуха. Отмазки, которые ты сочинил, чтобы не думать о том, о чём действительно стоит задуматься.
– Неужели! И о чём же стоит задуматься?
– О том, что ты порешь херню. Самого себя спасать нужно, а ты слепо следуешь чужим установкам, воображая, что это круто. И не просто круто, а «благородно»! Это наживка, которую ты добровольно заглатываешь, даже не замечая крючка.
– Какого ещё крючка?
– Того самого, который заставляет вновь и вновь идти в никому не нужный бой. Опомнись! Где в этом настоящий Илья? Его нет. Ты ослик, бегущий за морковкой. Суетишься, мечешься, стараясь исполнить то, что велели мама с папой. Жить, работать и учиться, как завещал великий Ленин. Тебе тридцать три года, а ты никак не можешь остановиться. К чему всё это? Четыре степени, охренеть!
– Ну да, я и сам это ощутил в какой-то момент… бросил, уехал…
– И что из этого вышло? Оглянись, ты в том же болоте. Снова в хай-теке, со всеми своими понтами и лозунгами. Вон ты пишешь, как ставишь раком Ариэля…
– А что, не смешно?
– Нет. Не смешно. В этой ситуации смешон ты. Нет никакого Ариэля, ты сам ставишь себя раком. Это театр одного актёра, который поочерёдно исполняет все роли, и сам же является единственным зрителем.
– Как так – нет Ариэля? Давай без этой твоей эзотерики. И потом, можно подумать, у меня есть выбор…
– Конечно есть. Есть бесчисленное количество вариантов в любой ситуации, но ты почему-то выбираешь быть либо Ариэлем, либо анти-Ариэлем. Что, собственно, одно и то же.
– Как одно и то же?! Я воин. Я долгое время был сдержан и терпелив, но всему есть предел.
– Ариэль, с которым ты каждый день впутываешься в бессмысленные потасовки, существуют исключительно в твоей голове. И раз уж ты воин, выбирай бои осознанно, и нечего чуть что выхватывать сверкающий меч идеализма. А выбрав, ты должен быть отрешён, безоглядно решителен и готов поставить на карту всё ради своей правды. И лишь тогда, это будет иметь смысл. Всякий иной подход – безрассудство, а склоки с Ариэлем и вовсе – полное разгильдяйство. Пижонство. Понимаешь? Пижонство.
– Кажется, прогулки по заморским странам не пошли тебе на пользу, – попробовал пошутить я. – Чего ты взбеленилась? Ариэль – достойный противник. Нам бок о бок работать, и необходимо поставить его на место.
– «Достойный противник»! Ещё скажи, что это «благородный бой». Смешно! Ты просто кормишь своё эго самим собой. Убедил себя, что это «достойно» и «благородно», а на самом деле ты отрезаешь от себя куски и бросаешь на растерзание собственным демонам. И получаешь извращённое наслаждение. Гордишься, мне хвастаешься да, небось, и перед друзьями куражишься. Бесконечно прокручиваешь эти сцены в уме. Как ты не понимаешь – всё это не более чем самопожирание?!
– Ну…
– Что ну? Что ну?

Нечто подсказывало: если я хочу выйти из этой игры с честью, нужно во что бы то ни стало сохранять спокойствие.

назад | 150 / 193 | вперёд