Челленджер.

 Глава 23

… 7 8 9 10 11

– Я хрупкая и ранимая. Мне нужен человек, чтобы идти рука об руку… – стонет певица, когда мой двойник берёт её, прижав лицом к стене и стиснув в кулаке задранное платье. – развиваться со мной, радоваться со мной… и… и-и… Пожалуйста-а-а… А-а! Пожалуйста-а-а… А-а! Прекрати манипулировать моими чувства-а-а-ми-и-и…

Гремят оглушительные аплодисменты, меня перекорёживает, а тем временем на экране следующая сцена. Становясь на колени, Вера расстёгивает ремень, приспускает джинсы и, выгибаясь, призывно обнажает белые ягодицы. Всхлип восторженного умиления прокатывается по залу. Я бросаюсь наружу и мчусь дальше.

Коридор внезапно обрывается; балансируя на краю, не могу оторвать взгляд от разверзшейся бездны. Оглянувшись, вижу, что стою на вершине башни. Вход за спиной гулко схлопывается. У ног, змеясь, разворачивается узкая винтовая лестница, я кидаюсь вниз, ежесекундно рискуя сорваться. Спешу во что бы то ни стало добраться до той упущенной червоточины, где зародилась первая трещина, а за ней и вся необратимая цепь последующих событий… И тут, резко спикировав, передо мной приземляется громадный птерозавр.

– Ты хорошо подготовился к конференции? – ревёт он, роняя ядовитую слюну. – Вызубрил Книгу мёртвых?

Я выхватываю сверкающий меч оголтелого идеализма и раз за разом тычу в чудовище, но он не пробивает броню, а лишь высекает снопы раскалённых искр. Монстр разевает пасть. Я отбрасываю оружие, одним движением откусываю ему голову и чувствую сладостный вкус. Окровавленная туша рушится в пропасть, конвульсивно потрясая костистыми крыльями. Я испускаю победный клич, прыгаю, спотыкаюсь на выбоине, оступаюсь и, раздирая ладони об ускользающий край, срываюсь вслед за чудовищем.

Падение ускоряется. В ушах хлещутся струи ветра. Клочья мыслей захлёбываются во всепоглощающем ужасе. Я принимаюсь орать, кувыркаясь и суматошно размахивая руками, и вдруг чувствую, что воздух держит меня.

Расправив крылья, я планирую, широкими кругами опускаясь к подножию, где сквозь рваную пелену виднеется дремучий лес. Коснувшись земли, замираю, втягиваю сырой, наполненный лесными ароматами ветер и безошибочно чую нужное направление. Мановение руками, и крылья разлетаются, оседая белёсым ворохом перьев.

Перемахнув через выкорчеванный пень, бросаюсь в чащу. Ветки нещадно хлещут лицо и тело. Я продираюсь сквозь бурелом, миную мшистый ельник, опушку и врываюсь в топкие дебри густого тростника. Стрекозы шарахаются при моём приближении. Острые листья режут кожу, я спотыкаюсь, падаю, но, не обращая внимания на боль, рвусь дальше. Заросли внезапно расступаются, я на краю лесного пруда.

Вокруг никого. Звенящая тишина. В застывшей прозрачной воде отражается бирюзовое небо, наискось рассечённое бороздой перистых облаков. Я замираю и долго смотрю на неподвижную гладь.

Очнувшись, вижу на другом берегу девочку с красными волосами.

– Где ты был? – вкрадчивый голос заполняет всё пространство.

Я пытаюсь ответить, но горло сжимается, и не удаётся выдавить ни звука. Она смотрит не мигая, и мне хочется забиться обратно в чащу, но я только отвожу глаза, чтобы не видеть её взгляда.

– Почему ты не приехал ко мне за все эти шесть лет?

Внутри что-то обрывается. Я понимаю, что сказать нечего, и это молчание мне никогда не простится. Мгновения невыносимого безмолвия растягиваются и падают, бесшумно и безвозвратно растворяясь в удушливой пустоте.

– Траа-та-та! – Осколками эха лопается хрустальная тишина.

Я вздрагиваю, оборачиваюсь и вижу Дятла. Вывернув шею, он смотрит на меня, потом на неё.

– Я боялся, Майя, – шепчу я. – Я боялся.

Дятел срывается с ветки, шумно хлопая крыльями, проносится над водой и исчезает за кронами деревьев. Я снова вздрагиваю, выныриваю из беспамятства и у изголовья, средь похабных надписей и разухабистой настенной живописи, различаю строки, косо выцарапанные по масляной краске:

манит в далёкие дали,
гонит к бредовой мечте,
жаждой изменчивой память,
глухо урчит в пустоте.

зверь истощён и изранен,
странно, так часто во снах
падают с гор великаны
на журавлиных ногах.

* * * * *

назад | 192 / 193 | ЭПИЛОГ

Челленджер.

 Глава 23

… 7 8 9 10 11

Challenger несётся по хайвею 101 в сторону Сан-Франциско. Сев в машину, позвонил Шурику – было необходимо выговориться. Наконец-то я отделался и от Минотавра, и от давно обрыдшей работы. Я уже видел себя на самолёте, улетающем в Таиланд, где на несколько месяцев погрязну в беспробудном блуде и наркоте. И хотя можно бы придумать что-нибудь позаковыристей, начну я непременно с Таиланда, куда так давно хотел. Но Шурику не до меня, его младшенький приболел, жена взвинчена, и он спешит распрощаться. Затем пробую выцепить Раби и раз за разом попадаю на автоответчик. Набираю ещё пару номеров – с тем же результатом. Проглотив застрявшую комом в горле невысказанность, звоню местному дилеру. Он тоже пытается отвертеться, но я настаиваю, предлагая накинуть сотню-другую, и в конце концов мы забиваем стрелку в парке у моста.

Разжившись втридорога двумя граммами перворазрядного кокаина, нанюхиваюсь до полного остекленения. С непривычки сильно ведёт, но взгляд проясняется, колкие детали буквально режут зрение, а гудящую голову сразу отпускает. Я возвращаюсь в машину, врубаю музыку и еду в паб, где всегда темно и прохладно, и куда частенько заглядывал в прежние времена. На перекрёстке останавливается пикап с буйволовыми рогами на капоте и чувачком в растаманской шапке. Я рассеянно созерцаю этот драндулет и вдруг понимаю, что это Майк. Майк из группы «Bizarre чего-то»! Или не Майк?.. Загорается зелёный, опомнившись, я начинаю надсадно сигналить, но пикап берёт с места, разворачивается и уносится в обратном направлении.

Выматерившись, еду дальше, а в голове в ослепительных подробностях вспыхивают: искажённое лицо начальника, капли крови, разбивающиеся о шероховатую поверхность, хруст, скрежет, обрывки проводов, и я поминутно нащупываю в потайном кармане, рядом с пакетиком кокса, флешку с видеозаписью – мой билет в вечную свободу от лживого мира процессов, слоганов корпоративной этики и вусмерть охреневших начальников.

…Покинув разгромленный кабинет, я окриком выгнал Тима и бросился к Ирис. Отмахнувшись от расспросов, попросил отыскать и скинуть на флешку последние полчаса записи с видеокамеры. Пока она ковырялась в сети, я сгрёб личные вещи и швырнул на стол магнитную карту. Заполучив файлы, наскоро поблагодарил, подхватил сумку и метнулся к двери, спеша покинуть ненавистные стены. Но Ирис порывисто встала и провела тыльной стороной ладони по моей щеке. Это лёгкое прикосновение на миг обожгло кожу, и сейчас, на фоне бурлящих эмоций, нет-нет да мерцает в памяти тёплым отсветом…

Приехав в паб, сажусь у стойки и целенаправленно надираюсь, силясь побыстрее утопить в алкоголе приступы агрессии и омерзение ко всему окружающему. Неверной походкой подваливает девица и принимается неумело, но напористо заигрывать, нашёптывая липким голосом какую-то пошлятину. Судя по мутным глазам, ей уже совершенно по барабану, куда и с кем ехать в ночь из этого вертепа. Грохочущий попсовый музон, которого прежде здесь и в помине не водилось, лишь усиливает раздражение, и тут она начинает отплясывать, похотливо подпевая гнусавым завываниям солиста и норовя потереться об меня призывно выпирающими потными сиськами. Я отстраняю её и принимаюсь прокладывать дорогу к выходу. Забираюсь в машину и высыпаю кокс прямо на приборную панель. Не дробя комки, раскатываю и быстро убираю обе дорожки. Едкий порошок лезвием проходится по слизистой оболочке. Резко втягиваю воздух, сглатываю и чувствую, как немеет носоглотка.

Дальнейшей мрачный загул вспоминается несвязными урывками. Где-то я разбиваю стакан какого-то жирного ублюдка, и по столу растекается отвратительное пойло. Его не менее тучная подружка, на платье которой попадает добрая часть жидкости, начинает верещать, а он вскакивает и принимается наступать на меня, разыгрывая настоящего мачо перед так называемой дамой. Я упираюсь в него ледяным взглядом, и, присмотревшись к разбитой физиономии, они требуют пересадить их подальше от этого психа. В другом баре две смазливые тёлочки, напросившиеся разнюхаться на халяву, хихикая, тянут меня в туалет, но там настолько засрано, что нам приходится долго протискиваться сквозь пьяную толпу в поисках укромного закутка. Потом, хотя за хронологию в моём состоянии ручаться не стоит, на входе в очередной клубешник задираюсь с каким-то верзилой, с сальным самодовольством заявляющим, что оборванцам у них не место. В итоге его коллеги выталкивают меня на улицу, тащат за угол, в ближайшем переулке пару раз темпераментно встряхивают, швыряют на мостовую и уходят, оправляя борта форменных костюмов.

Меня несёт дальше и глубже, и происходящее всё бесповоротней тонет в алкогольно-наркотическом дурмане. Последнее, что помню: яркие блики рекламных щитов, светящиеся витрины и мелькающие огни уличных фонарей. Меланхоличная музыка убаюкивает истерзанную душу, из кондиционера приятно льются потоки прохладного воздуха, а пятна света сплетаются в красивые линии, уплывающие за пределы лобового стекла… Внезапно слышится пронзительный визг покрышек и вихрем нарастающее гудение. Заламывая руль, я бью по тормозам. Машина подскакивает, налетев на бордюр, раздаётся жуткий треск, скрежет, удар… И темнота.

* * *

назад | 188 / 193 | вперёд

Челленджер.

 Глава 22

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

– Гад, гад… – бормочет Келли, топая по лестнице. – Как же я…

Вскоре она появляется, сжимая в одной руке злосчастный пакет, а в другой – подозрительно дымящегося плюшевого бобра. Спустившись, она кидает его на кресло, и обивка тут же принимается тлеть, отвратительно чадя.

– Тут всё, что от тебя осталось, – мстительно скрежещет Келли, высыпая туда же содержимое мешка: забытую мной рубашку и какие-то мелочи.
– Ой, а у меня такой же, – вздыхает Джейн, заворожённо наблюдая за разгорающимся пламенем. – Он подарил мне на День влюблённых.
– Какой День влюблённых?! Приди в себя! – не выдержал я. – Мы осенью познакомились.
– Разве это существенно? – вяло отзывается она. – Просто «День влюблённых» звучит трагичней.

Я развожу руками, не зная, что противопоставить такой логике.

– Никакой фантазии, – язвительно констатирует Майя. – Уверена, и с Ирис без бобра не обошлось.
– Ты что, издеваешься? – снова заводится Келли. – Это мерзко. Так меня ещё никто не унижал! Не мог выбрать личный сувенир? Всем раздал одинаковые?
– Вы что, совсем рехнулись? – ору я, теряя самообладание.

Банда бобров ядрёной расцветки была всучена мне пару лет назад знакомым горе-бизнесменом, чьи предпринимательские замыслы ничем не увенчались, а остатки товара так и валялись у приятелей.

– Ни хрена я никому не дарил. Вы ж сами их выпросили! Вот вам и одинаковые бобры!

Но озверевшая Домохозяйка уже ничего не слышит. Прошествовав на кухню, она принимается методично извлекать недобитую посуду и мрачно, без прежнего воодушевления, крушить её об пол. Тем временем комната заполняется едким дымом и запахом гари, но я не спешу переключаться на тушение пожара, опасаясь упускать из виду беснующуюся Келли. Впрочем, кухонная утварь вскоре заканчивается, она обводит опустошённым взглядом плоды своих стараний и удаляется, сохраняя гробовое молчание.

Я принимаюсь метаться, выискивая уцелевшую ёмкость, чтобы набрать воды для ликвидации источника возгорания. За спиной слышится шипение, оборачиваюсь и вижу, как Майя поливает кресло минералкой. Она опорожняет одну бутылку за другой, пока кресло полностью не пропитывается влагой и вокруг не образовывается лужа с разводами сажи и обрывками обугленной ткани.

– Красиво горело… – траурно произносит Джейн в пространство.

Мы с Майей переглядываемся. Она качает головой, намекая на мой незаурядный талант в выборе женщин.

– Я, между прочим, зашла сообщить, что у меня появился молодой человек, – бесцветно вымолвила Джейн, наблюдая, как падающие хлопья пепла растворяются в мутном болоте. – Прощай, милый.

Она отворачивается и идёт к выходу, осторожно переступая через осколки. На этом дебош заканчивается, и мы остаёмся одни. Майя растерянно оглядывает разгромленное помещение.

– Ну что, Майечка? Довольна? – утомлённо усмехаюсь я. – Почудила на славу?
– Погоди, кажется, сверху ещё тянет гарью.

Я ввинчиваюсь по лестнице и обнаруживаю, что Келли подожгла кровать. Но полусинтетические простыни горят плохо, и, кроме тучи дыма, не представляют реальной опасности. Спихнув разбитый лэптоп, переворачиваю матрас на каменный пол и, убедившись, что огонь задохнулся, плетусь вниз.

– Мне пора, – тускло говорит Майя. – Открой окна, пусть проветрится…

У двери она застывает в нерешительности, будто собираясь что-то добавить, но, помедлив, так ничего и не произносит. По её лицу пробегает тень, Майя смущённо улыбается и уходит.

Я опускаюсь на чудом уцелевший диван, а в перекрестье окна, вспучившись грязно-багровой зарёй, набухает новый день…

* * * * *

назад | 181 / 193 | ГЛАВА 23

Челленджер.

 Глава 18

1 2 3 4 5 6 7 8

Пункт оказался запутанным и, заплутав в метафорах и аллегориях, Ариэль отчаянно бился с ними минут пятнадцать.

– Ты всё понял? – он подозрительно уставился на меня.
– Ага, предлагаю двигаться дальше. У нас ещё немало… – я покосился на стопку, – кхм… дел впереди.

Я написал новую цифру и нарочито нахмурил брови.

– Ты не отвечаешь на телефон! – Арик стиснул кулаки, но, не найдя им приложения, хлопнул по столу ладонью.
– Так ты звонишь мне по сто раз на дню! – возмутился я.
– Я твой начальник, и ты обязан мне отвечать. Должна быть постоянная линия связи. Прямая и открытая коммуникация…
– Куда прямее? Я же сижу за стенкой от тебя, мы и так…
– Неважно, – отрезал Ариэль. – Подумать только! Я звоню, а ты…
– Я понял.
– Нет, ты не понял.

Пока он распинался, я набросал дисковый телефон с ушастой трубкой, рядом крестик умножения и число сто. Когда он выдохся, я сидел, уткнувшись в тетрадь, и вяло симулировал осознание собственной вины. Арик выдержал назидательную паузу, потом вздохнул, выровнял стопку и взялся за новый запил.

– Халатное отношение к составлению графиков работы.
– Просто возмутительно! Я знаю, как это для тебя важно.
– Вот именно!

Нажевавшись моими ушами под соусом первостепенной значимости составления рабочих планов, Ариэль отложил очередной лист.

– Пункт восьмой, – с сытым довольством протянул он. – Твои профессиональные качества не соответствуют занимаемой должности. Ты не способен…
– Всё, Ариэль, всё, – я захлопнул тетрадь. – Возможно, наши взгляды во многом не совпадают. Я могу терпеть претензии на тему времени прибытия, смириться с тем, что мои методы отличны от твоих и потому являются ущербными. Я готов выслушивать практически любые придирки – что я не выполняю обязательства, что я не Платон или, наоборот, упрёки, адресованные Платону. Но я не допущу отрицания моих профессиональных качеств!

Арик, привыкший к тому, что я давно прекратил спорить с ним во время подобных экзекуций, на миг растерялся.

– Во-первых, – продолжил я, – ты прекрасно знаешь, что это не так. Во-вторых, ты в три раза укоротил сроки, но, тем не менее, я закончил вовремя. И, в-третьих, ты провёл несколько собеседований и определил меня на эту должность. Мы работаем бок о бок, и тебе доподлинно известно, что я отлично разбираюсь в том, чем мы занимаемся.

Арик долго гипнотизировал меня удавьим взглядом.

– Давай не отвлекаться, – я кивнул на кипу листов.

Похрустев страницей с восьмым пунктом, он отложил её и вчитался в следующий параграф, а я с карикатурным злорадством взялся вырисовывать его портрет.

– Девять, – объявил Ариэль.

назад | 136 / 193 | вперёд

Челленджер.

 Глава 17

… 7 8 9 10 11

Но предутренние часы летят быстро. Я перешагиваю и продолжаю как заведённый: склеиваю картонные ящики, распихиваю шмотки и, наскоро обернув лентой, составляю штабелями в гостиной. Перед рассветом, когда большая часть уже собрана, на вешалке в прихожей, под тёплой курткой, купленной для поездки в канадские Скалистые горы и в итоге забытой дома, обнаруживается Ирин шарф. Помедлив, подношу его к лицу, и внутри всё сжимается.

Оглушённый, сижу, глотая слёзы, и вою, до боли стискивая зубы. Я плачу не о куске цветного шёлка, не о ещё сохранившемся в нём знакомом запахе, и даже не об Ире или наших отношениях – я оплакиваю себя. Того себя, преисполненного мечтами, поверившего в возможность прорваться и отыскать дверь в иной чудесный мир. Тоскую о том мне, бросившем едва начавшуюся блистательную карьеру ради того, что казалась настоящим и было наполнено истинным смыслом.

Сегодня я покидаю не место жительства и не LA – город искалеченных судеб и проклятых надежд, – я покидаю себя, сбрасываю отжившую оболочку. Всем спасибо – затянувшийся пикник на обочине окончен. Однако теперь, в отличие от тех времён, я не знаю, что меня ждёт, не верю в новый мир и не вижу дверь. За этот период я не обрёл ничего, кроме понимания ещё нескольких горьких истин, новых шрамов и вороха никчёмных вещей. А из той жизни остался, пожалуй, только мой добрый старый Challenger, который увезёт меня отсюда, постаревшего на пять лет и разочарованного на все двадцать.

Но расклеиваться некогда. Оставшиеся часы проносятся в бешеном темпе. Упаковка завершается и вовсе кое-как – при грузчиках и одновременной попытке уследить за правильным размещением коробок в кузове. Около полудня всё заканчивается. Я оглядываю неказистую и на поверку небольшую кучку своих пожитков, горстку чудом уцелевших робинзонов, – безотрадный итог очередного кораблекрушения. Водила, посмеиваясь, обменивается со мной рукопожатием, и они отчаливают.

Я возвращаюсь сделать прощальный круг по дому и убедиться, что ничего не забыто. Учитывая разницу в скорости, спешить особо некуда. Я сажусь в машину и еду к Дятлу.

Со дня нашего знакомства это далеко не первый визит. Мучимый бессонницей, я приходил сюда повидаться с товарищем по разуму. Как и подобает верному другу, Дятел всегда был на месте, встречая издали различимым в предрассветной тиши размеренно-методичным стуком и вселяя некую абсурдную надежду. Впрочем, не такова ли природа всех человеческих надежд… От него я уходил с чувством облегчения. Он будто выдалбливал из меня неизбывную скорбь, ожившую в последние месяцы.

И сегодня Дятел, по обыкновению, приветствует меня бравым маршем. Я присаживаюсь и наблюдаю, как он долбит. Придя позже обычного, я боялся не застать его, но он тут и будто чувствует неладное. Он оглядывается и смотрит протяжным, внимательным взглядом. Если бы я мог забрать с собой что-то одно, то без колебаний выбрал бы его. Ну и, конечно, столб с жестяной заплаткой бы прихватил, куда нам без них… Но этого не случится. Я уеду, а он останется. И в этом есть своя сермяжная правда.

Да он и не согласится покинуть пост. Не оставит священных обязанностей. Ибо есть предел и небесному терпению, и когда приидут ангелы Божие к вратам Содома сего и не найдут в стенах его ни единого праведника, воздастся каждому по делам его, и вопиет камень, и реки потекут вспять, и будет велик и неотвратим гнев Господень. И сдаётся мне, что без моего Дятла этому городу грозит попросту кануть в тартарары, а я не готов стать виновником катаклизма национальных масштабов.

* * *

назад | 129 / 193 | вперёд

Челленджер.

 Глава 12

1 2 3 4 5 6 7

Постепенно все, кроме Стива, теряют нить. Ирис нюансы анализа мало понятны, и она быстро тонет в подробностях. Таня-Марина и вовсе чатится в мобильнике.

– Как я уже не единожды был вынужден констатировать, отсутствие систематической методики… – в паузах подзуживает Тим Чи.

Его высказывания всеми игнорируются, но он продолжает, заискивающе поглядывая на Ариэля, по-прежнему пребывающего в полной прострации. Я вывожу на экран новые графики и механически комментирую.

– Доскональное планирование и поэтапное исполнение… – не унимается Тим.

Вот крыса, голос у него прорезался!

– Мне холодно! – неожиданно встрепенулась Таня-Марина. – Выключите кондиционер.
– Иди лучше воды принеси, – не оборачиваясь, бросает Ирис.

Посидев с минуту, Таня встаёт, с независимым видом выходит и вскоре возвращается, неся два пластиковых стаканчика. Ирис кивает на Ариэля. Таня-Марина боязливо ставит перед ним стакан, затем залпом осушает второй и вопросительно смотрит на Ирис. Новых распоряжений не последовало. Нервно похрустывая пустым стаканчиком и не находя, что делать дальше, Таня топчется рядом с начальником.

В разгар этого коллективного помешательства Стив решает взять безвластие в свои руки, велит Тане сесть и окликает Ариэля с лёгким нажимом в голосе. Некоторое время шеф никак не реагирует, потом медленно поднимает взгляд.

– Коллеги, – нарочито размеренно произносит Стив, – ещё вчера у нас был сенсор с результатами из самодельного аквариума на шницеле из супермаркета, а сегодня – действующий катетер и, главное, опыт на человеке. Во-первых, это значительно повышает ставки во всех отношениях.

Стив делает короткую паузу.

– Во-вторых, половина данных, вероятно, вполне пригодна для дальнейшего анализа. Это сотни измерений! – Ещё одна выверенная пауза. – И в-третьих, вчера для новых сенсоров не было никакого эквизишн-модуля, сегодня – есть, пусть с багами, но есть. Всё это – большая удача и важный этап в развитии компании.

Он обводит взглядом присутствующих. Ирис, ждавшая развязки, переменила позу и, кажется, несколько расслабилась. Таня-Марина расценивает смену атмосферы как предлог снова уткнуться в чат.

– Вызываюсь взять на себя повторную проверку и, возможно, мне удастся установить корень проблемы, – резюмирует Стив.

Ариэль, выйдя из оцепенения, то ли утвердительно кивает, то ли в изнеможении роняет голову. Все расползаются по своим вольерам. Я сижу, созерцая разгром на моём столе. Скомканные листы многострадального workplan-а, обагрённые ядовито-малиновыми чернилами, валяются на сероватом ковровом покрытии.

назад | 76 / 193 | вперёд

Ранние стихи

Я тебя ненавижу
За то, что ты можешь сама,
За то, что в твою картину
Входят чужие цвета.

За то, что твою улыбку
Вызвать может другой,
В то время, когда я тоже
Занят самим собой.

      * * *

Я когда-то хотел…
Я когда-то боялся…
Я когда-то мечтал…
А потом я скитался…

Я искал, я копал,
Я ревел в исступлении,
Хаотично менял
Я любовь на умение…

Я ловил и ломал
На ходу, не оглядываясь,
Я корил и карал,
Самому себе радуясь…

И банально сбылось
ЗабытОе пророчество,
Я свободу искал,
А нашёл одиночество.

      * * *

вдох, выдох
мир – это большой рынок
рыбок
молча, нежно, вежливо
подойди, приценись
не бойся
ройся
в словарях не найдёшь ответа
цифр – нету
ярлыки одного цвета
где-то
мне сказали настало лето
тонА – ретро, музыка ветра
верю
охотно верю
знаю
помню
понимаю – глупо
шансов – мало
я в курсе
в моих ресурсах
голод
и острая жажда
невежда
у меня ещё есть надежда
топит
гонит вперёд упрямо
жди…
авось…
хоть и кажется
шансов – мало.

      * * *

она твердила – не пиши,
не посылай, не береди.

мы не подходим – ты права.
я тщетно подбирал слова.

и тщетно тешился другой,
не той – красивой, но чужой.

и ночи напролёт не спал,
и мало ел и часто врал.

я бредил, грезил, выл, скулил.
в себе себя собой сверлил.

а жизнь текла сама собой.
я был слепой, немой, глухой.

и нет конца, исхода нет.
из раза в раз один ответ.

мы не подходим – ты права.
и вновь – слова, слова, слова…

      * * *

Нет-нет, да хочется мне вспять
Всё повернуть, тебя обнять
И одеяло отогнуть,
Тебя назад к себе вернуть…

И превратить опять всё в сон.
За краем чтобы горизонт
Граничил с миром всяких сфер,
Я был бы снова Люцифер…

А твой невидимый скафандр
Лежал бы в хламе, что за кадром.

      * * *

поутру открылись чакры
сразу все
вплоть до последней
я клянусь, что непричастен
стало сразу
неудобно
перед всеми остальными
что же… впредь… теперь…
скрывать?

      * * *

Опять собою упоенье
Опять безмолвные звонки
Движение твоей руки
Следы…
Стихов…
От капель на стекле
И ворохи остывших слов
В глухом углу
Средь битых черепков
Осколков снов
Святых коров
Ведомых на убой
Ох, как же сложно быть собой
С тобой, родная
Я с тобой
Себе противен
Глух и нем
И немощен
И обречЕн
Терзает плоть тоски металл
А я давным-давно не спал
Я ненавидел всё вокруг
Когда ушёл последний друг
Но и тогда я не прозрел
Я сжёг свой дом
А пепел – съел
И ринулся в напрасный бой
Очередной
С самим собой
И победил
В который раз…

Только… Зачем?!
Кого я спас?

      * * *

эта до боли знакомая теория
эта хромая практика
тактика
диалектика
и
на тебе!
в моих ушах твоё имя
в моих глазах – образ
твой образ
дни и ночи
часы короче
секунды длиннее
мне ли?
счастье такое
мне ли?
в замках моих сумятица
жирафы бегут
слоны пятятся
катится
колесница
несётся, катится
мимо ратуши
флаги летят
трепещутся
шепчется имя
звонко в ушах
шепчется
слёзы радости рекой
по мостовой
улыбка младенца
квинтэссенция
не пойму
почему?
я тебя никому
кажется
только с тобой вертится
каждая секунда
окрашена, пропитана
тобой
твоим запахом
именем
голосом
смехом
обжигая, переливаясь
через края
заполняя долины
ущелья, пропасти
и моря
твои выпуклости
плоскости
и полости
будоражат образы
выходят из берегов реки
о! древние греки
вскипают океаны
дразня мои ветра и грозы
грёзы
журя мои бури
фурия
нету другого слова
бесстыдная фурия
мгновения искрятся
звенят
ликуют
и переливаются
утоляя
то, что давно голодает
урчит и бесится
милая
у меня есть для нас
лестница
на луну
воздушная лестница
из несказанных слов
из ярких летних зарниц
из криков перелётных птиц
из запахов апрельских цветов
из твоих и моих снов