Челленджер.

 Глава 23

… 7 8 9 10 11

– Я хрупкая и ранимая. Мне нужен человек, чтобы идти рука об руку… – стонет певица, когда мой двойник берёт её, прижав лицом к стене и стиснув в кулаке задранное платье. – развиваться со мной, радоваться со мной… и… и-и… Пожалуйста-а-а… А-а! Пожалуйста-а-а… А-а! Прекрати манипулировать моими чувства-а-а-ми-и-и…

Гремят оглушительные аплодисменты, меня перекорёживает, а тем временем на экране следующая сцена. Становясь на колени, Вера расстёгивает ремень, приспускает джинсы и, выгибаясь, призывно обнажает белые ягодицы. Всхлип восторженного умиления прокатывается по залу. Я бросаюсь наружу и мчусь дальше.

Коридор внезапно обрывается; балансируя на краю, не могу оторвать взгляд от разверзшейся бездны. Оглянувшись, вижу, что стою на вершине башни. Вход за спиной гулко схлопывается. У ног, змеясь, разворачивается узкая винтовая лестница, я кидаюсь вниз, ежесекундно рискуя сорваться. Спешу во что бы то ни стало добраться до той упущенной червоточины, где зародилась первая трещина, а за ней и вся необратимая цепь последующих событий… И тут, резко спикировав, передо мной приземляется громадный птерозавр.

– Ты хорошо подготовился к конференции? – ревёт он, роняя ядовитую слюну. – Вызубрил Книгу мёртвых?

Я выхватываю сверкающий меч оголтелого идеализма и раз за разом тычу в чудовище, но он не пробивает броню, а лишь высекает снопы раскалённых искр. Монстр разевает пасть. Я отбрасываю оружие, одним движением откусываю ему голову и чувствую сладостный вкус. Окровавленная туша рушится в пропасть, конвульсивно потрясая костистыми крыльями. Я испускаю победный клич, прыгаю, спотыкаюсь на выбоине, оступаюсь и, раздирая ладони об ускользающий край, срываюсь вслед за чудовищем.

Падение ускоряется. В ушах хлещутся струи ветра. Клочья мыслей захлёбываются во всепоглощающем ужасе. Я принимаюсь орать, кувыркаясь и суматошно размахивая руками, и вдруг чувствую, что воздух держит меня.

Расправив крылья, я планирую, широкими кругами опускаясь к подножию, где сквозь рваную пелену виднеется дремучий лес. Коснувшись земли, замираю, втягиваю сырой, наполненный лесными ароматами ветер и безошибочно чую нужное направление. Мановение руками, и крылья разлетаются, оседая белёсым ворохом перьев.

Перемахнув через выкорчеванный пень, бросаюсь в чащу. Ветки нещадно хлещут лицо и тело. Я продираюсь сквозь бурелом, миную мшистый ельник, опушку и врываюсь в топкие дебри густого тростника. Стрекозы шарахаются при моём приближении. Острые листья режут кожу, я спотыкаюсь, падаю, но, не обращая внимания на боль, рвусь дальше. Заросли внезапно расступаются, я на краю лесного пруда.

Вокруг никого. Звенящая тишина. В застывшей прозрачной воде отражается бирюзовое небо, наискось рассечённое бороздой перистых облаков. Я замираю и долго смотрю на неподвижную гладь.

Очнувшись, вижу на другом берегу девочку с красными волосами.

– Где ты был? – вкрадчивый голос заполняет всё пространство.

Я пытаюсь ответить, но горло сжимается, и не удаётся выдавить ни звука. Она смотрит не мигая, и мне хочется забиться обратно в чащу, но я только отвожу глаза, чтобы не видеть её взгляда.

– Почему ты не приехал ко мне за все эти шесть лет?

Внутри что-то обрывается. Я понимаю, что сказать нечего, и это молчание мне никогда не простится. Мгновения невыносимого безмолвия растягиваются и падают, бесшумно и безвозвратно растворяясь в удушливой пустоте.

– Траа-та-та! – Осколками эха лопается хрустальная тишина.

Я вздрагиваю, оборачиваюсь и вижу Дятла. Вывернув шею, он смотрит на меня, потом на неё.

– Я боялся, Майя, – шепчу я. – Я боялся.

Дятел срывается с ветки, шумно хлопая крыльями, проносится над водой и исчезает за кронами деревьев. Я снова вздрагиваю, выныриваю из беспамятства и у изголовья, средь похабных надписей и разухабистой настенной живописи, различаю строки, косо выцарапанные по масляной краске:

манит в далёкие дали,
гонит к бредовой мечте,
жаждой изменчивой память,
глухо урчит в пустоте.

зверь истощён и изранен,
странно, так часто во снах
падают с гор великаны
на журавлиных ногах.

* * * * *

назад | 192 / 193 | ЭПИЛОГ

Челленджер.

 Глава 22

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

– Это прозрачный намёк, – кивая на осколки, назидательно произносит Фурия, – на то, что не всем в твоей модели так уж уютно. Самое время задуматься, Персей ты или не Персей.
– Да, признаю, я не Персей, – киваю я. – И никого никуда не тащу и не тащил. Свободные отношения – без обязательств. Мы открыто обсуждали. Никто. Никому. Ничего. Не навязывал. Всех всё устраивало.

Вместо ответа ещё один объект, на сей раз – чашка, перемещается по траектории: кухня – моя голова – стена – пол.

– Ну как, теперь понял, что заблуждался, или нужны ещё доказательства? – проследив за полётом, осведомилась Фурия.

В подтверждение мимо тут же просвистели две большие тарелки.

– Кел, такими темпами посуды не останется, прибереги на десерт.
– Тут ещё полно! И потом есть ножи и вилки.
– Не увлекайся, – урезонивает её Майя.

Вскоре Домохозяйка приносит чай и ставит по чашке рядом с Майей и Джейн. Я выжидаю несколько секунд, потом иду на кухню, плеснув себе виски, залпом выпиваю и, прихватив стаканы, возвращаюсь в гостиную. Майя и Джейн от спиртного тоже не отказываются, и, налив по порции, я приземляюсь на безопасном расстоянии от их буйной подельницы, но не успеваю сделать пару глотков, как раздаётся звонок моего телефона.

– О, кто же эта прекрасная незнакомка, истосковавшаяся по нашему Персею? – оживляется Майя.
– А… это мой неугомонный начальничек, – морщусь я, глянув на экран.

Звонок обрывается, однако через полминуты телефон начинает трезвонить снова. Так повторяется три раза подряд.

– Алло? – устало отзываюсь я.
– Алло, Илья? Это Ариэль.
– Да я так и понял.

Минотавр принимается долдонить про запертую компанию, про ключи, про Ирис, которая живёт неподалёку, и про то, что я должен немедленно с ней связаться.

– Ты что, хочешь, чтобы я будил Ирис посреди ночи?! – нетерпеливо прерываю я.
– Ирис?! – вопит Келли, хватая бутылку с журнального столика и начиная замах. Я спешно вырубаю мобильник. – Враль! Самец! Ни на минуту не способен отвлечься от своих баб.
– Так как, будем будить Ирис? – Фурия поигрывает отобранной бутылкой.
– Майя, хватит уже, – взмолился я. – Достаточно.
– Отчего же? Мы не вправе лишать Ирис такого удовольствия. Девочки, хотите познакомиться с Ирис? Уверена, она будет рада примкнуть к нашей славной…
– Ирис никак к делу не относится. Ирис – это работа, а не игрушки. Я не завожу интимных отношений с коллегами!
– К какому делу? – очнулась Джейн.
– Ах, а я, значит, для тебя игрушка?! – вновь активизируется Домохозяйка.

Я обречённо вздохнул, поднялся и прошёлся по комнате.

– Так, девушки, время позднее, как бы ни было приятно ваше общество, пора закруглять этот импровизированный митинг воинствующих феминисток. Голливуд неподалёку, думаю, там гастроли с этим вашим концертным номером будут куда как уместней.
– Без тебя нам никак, – парирует Майя. – Разве что ещё за какой-нибудь твоей подружкой заехать… А где, кстати, обретается Ирис? Может, и её прихватим.
– Ирис – это работа. Ра-бо-та. Майя, мы же договаривались её не впутывать.
– Вообще-то, я с тобой ни о чём не договаривалась. Но… так уж и быть.
– Благодарю, – кланяюсь я. – Девушки, серьёзно, мне рано вставать. Спасибо вам, было очень занимательно. Заходите ещё.
– Ненавижу тебя! – выкрикивает Домохозяйка, ринувшись к двери.
– Кхм… Ты пакет забыла, – напомнил я.

Она оборачивается, обжигает меня презрительным взглядом, и я запоздало жалею, что не промолчал.

назад | 180 / 193 | вперёд

Челленджер.

 Глава 14

… 8 9 10 11 12

Мерно стучат колёса далёкого детства. Мимо проплывает берёзовая роща. Лязгая стыками вагонов, электричка прибывает на конечную и замирает. Со станции мы едем в кузове грузовика. Мой отец откинулся на брезентовый рюкзак, он грызёт травинку и, жмурясь, поглядывает в небо. Его высокие сапоги упираются в дощатый борт, а я стою рядом, вцепившись в край, и смотрю кругом.

Деревушка в пол-улицы. Отец подхватывает меня и ставит на землю. Я устал, и он ведёт меня за руку. Я всё озираюсь, пытаясь понять, откуда доносится стрёкот. Вдоль разбитой колеи – покосившийся забор. И до боли подробный угол дома, срубленного из толстых, потемневших брёвен. Трещины, шероховатости спила и ржавая проволока на балке карниза, и тусклая лампа со скрипом покачивается в косых лучах заходящего солнца.

Мы выходим за околицу, углубляемся в лес. Чаща сменяется широкой опушкой. Я пробираюсь сквозь высокую осоку. Стрекозы шарахаются при моём приближении. В духоте застывшего воздуха тревожно стрекочут кузнечики. Небо раскалывается, и зычный гром, обрушившись, вязнет в кронах далёких деревьев. Кузнечики умолкают, шлепки капель о листья сплетаются в нарастающий звон водяных струй.

Ливень стихает, унимается поднявшийся было ветер. Заросли расступаются. Мы на краю пруда. Я вижу своё отражение в малахитовой воде и рядом – молодого отца. Он вглядывается в густой бурелом на другом берегу. Он ищет дорогу, и он её найдёт. Робко пробуя отсыревшие смычки, издают короткие трели кузнечики. А я замираю и смотрю на застывшую гладь, смотрю, боясь шелохнуться.

* * *

Проснувшись, выбираюсь из палатки и привычно чапаю к центру, протирая новые правильные очки – с добротными, прилегающими к лицу резинками и широкими стёклами, – которые подарили мне во время бури, когда я вернулся в город и встретил людей.

Задолго до начала церемонии сожжения статуи народ со всех концов стягивался к центральной площади. Выступление факельщиков сменилось коротким затишьем, и ночную мглу разорвал свист фейерверков. Громадные ручищи Горящего Человека начинают вздыматься, и по толпе пробегает восторженный ропот. Гул усиливается и, когда фигура замирает с поднятыми руками, новый сильнейший залп заволакивает свободное пространство. Мириады искр взмывают ввысь, и многотысячный вопль сливается в протяжный ликующий рёв.

Гремит тревожная, насыщенная музыка, и петарды нескончаемым потоком устремляются в небо, заполняя его ослепительным заревом. В беснующейся массе людей возвышаются арт-кары, будто сказочные чудища, явившиеся на шабаш. Свист, крики и музыка сплетаются в нарастающий рокот. Основание постамента обволакивает всполохом. Огненные шары рвутся вверх, набухают и лопаются. Равнина озаряется светом, ошмётки пламени разлетаются в стороны, и на фоне звёзд вновь вырисовывается фигура Горящего Человека с простёртыми к небу руками. Вспышки вновь и вновь окутывают статую и языки огня саламандрами карабкаются по брусьям пьедестала. Все умолкают и заворожённо смотрят, как пылает символ нашего братства.

Обуглившаяся балка с хрустом срывается вниз, снова поднимается гомон, и толпа принимается вытаптывать общий ритм. В небо взвиваются десятки искусственных смерчей и, змеясь, пляшут с нами вокруг пылающего Человека. И когда, охваченные огненным шквалом, последние обломки рушатся вниз, рёв пламени и грохот смешиваются во всепоглощающий пронзительный звук.

Мы – племя, сплочённое экстатической пляской. Первобытное животное опьянение обрушивается на плотины сознания и разносит их в щепки. Я окунаюсь в забытьё и тону в нём. Столп пламени высится над головами. Почва гудит от нашей поступи. В воздух, клубясь, взметается пыль и превращается в плотную завесу, будто во время песчаного шторма. Природа внемлет голосу стаи, и огонь бушует в каждом из нас. Слившись в единую первобытную стихию, мы порождаем бурю – пустыня дрожит под нашими ногами, и Земля отбивает нам ритм.

* * *

назад | 101 / 193 | вперёд